№8

ЖИТЬ СВОЕЙ
ЖИЗНЬЮ

Вольная интерпретация фильма Жан-Люка Годара в фотопроекте Арины Милосердовой и статье, стилизованной современным автором под Аньес Варду.

«Мы не можем ясно изъясняться, когда говорим о жизни отрешенно», — размышления, сомнения и душевные терзания девушки, обречённой на свободу. Мимолётность жизни в черно-белом пространстве, переполненном невыносимыми людьми.

Радикальность свободы

Это не сентиментальное кино. Не мелодрама о падшей парижанке. Это фильм о женщине и её свободе. Годар дает сложное, тонкое отношение к жизни Нана — её собственной жизни. Камера — свидетель 12-ти сцен, фрагментов, обрывков, tableaux vivants этой жизни.

Человек не бывает единым, он очень переменчив, даже в течение нескольких минут. Во время допроса в участке, после неудавшейся попытки присвоить себе тысячу франков, Нана смущена. Изредка поднимая на полицейского робкий взгляд, она тут же опускает его. Когда офицер интересуется, отчего она не попросила аванс на работе, Нана вдруг смотрит на него совершенно открыто. Отступают стыд и виноватый взмах ресниц, она честна, психологически обнажена. «Я слишком часто это делала».

Когда офицер интересуется, отчего она не попросила аванс на работе, Нана вдруг смотрит на него совершенно открыто. Отступают стыд и виноватый взмах ресниц, она честна, психологически обнажена. «Я слишком часто это делала».

Кадр из фильма «Жить своей жизнью»

Это «обнажение» длится несколько мгновений. Скоро Нана отвернется, отведет растерянные глаза. Спрячется за надёжной точностью линий своего профиля.

Кадр из фильма «Жить своей жизнью»

Начав работать на сутенера, Нана вступает в особую игру, принимает её правила и нормы. Под маской обольстительницы, закуривающей сигарету на фоне уличных афиш, минимум чувственности. Номер отеля — пространство для выверенных жестов: задернуть шторы, расстегнуть пуговицы, открыть, одну за одной, двери в другие комнаты.

Откровенность, интимность Нана в ином: в слезах в кинозале, в танцах в бильярде. В разговоре с философом о словах, об их предательстве и смертельности. Годар заключает: свобода Нана радикальна — гибель. Умирает Жанна д’Арк, умирает Портос, умирает девушка с портрета.

Годар заключает: свобода Нана радикальна — гибель. Умирает Жанна д’Арк, умирает Портос, умирает девушка с портрета.

Аньес Варда

Принадлежать всем - не принадлежать никому

Жан-Люк Годар говорил, что попытался снять «сознание в действии», внутренний мир человека, увиденный извне.

Так он собирал, не мир, но взгляд на него, из обыденных фрагментов: у пинбольного автомата в кафе (лица почти не видно, только спина, воротник пальто, гладкие темные волосы). В машине, где за окном мелькает дождливый город. В кафе, где Нана бросает в кофе кубик сахара. В бильярде, когда она танцует, счастливо запрокидывая голову. У гостиничного шкафа с пустой вешалкой, где на её белое плечо ложится рука очередного мужчины.

Настойчивый ракурс «со спины» обостряет взгляд «извне» и говорит о недоступности, о принципиальной невозможности увидеть мысли и переживания героини. Она — живёт своей жизнью, камера — только наблюдает. Ловит её образ между строк, в деталях: блеск волос, стук каблуков, рюш блузки, дым сигареты.

Она — живёт своей жизнью, камера — только наблюдает. Ловит её образ между строк, в деталях: блеск волос, стук каблуков, рюш блузки, дым сигареты.

Годар — субъект взгляда на мир Нана, он — его автор. И как автор он вступает в диалог с другими, в широком смысле, «текстами» искусства. Структура его взгляда многослойна и полифонична, Годар обращается не только к немому кинематографу, но и к литературе, музыке.

Камера — только наблюдает. Ловит её образ между
строк, в деталях: блеск волос, стук каблуков,
рюш блузки, дым сигареты Камера — только наблюдает.
Ловит её образ между строк,
в деталях: блеск волос,
стук каблуков, рюш блузки,
дым сигареты

Лицо Анны Карина — датской и французской актрисы, исполнившей роль Нана и ставшей одной из икон французской Новой волны, — он встык монтировал с лицами великих Рене Фальконетти и Антонена Арто (сцена из «Страстей Жанны д’Арк» К. Т. Дрейера 1928 года). А за кадром её крупных планов — сам читал строки Эдгара Аллана По или включал песню Жана Ферра:

Et je crois bien que la Sainte Vierge
Des églises
N'a pas plus d'amour dans les yeux

Но свет её глаз
Заслоняет всё
Он чище, чем воздух
в церкви

Но свет её глаз
Заслоняет всё
Он чище, чем воздух в церкви

О чем эта короткая улыбка? О чем прямой взгляд
в камеру? Чьей любви она ищет? О чем эта короткая
улыбка? О чем прямой
взгляд в камеру? Чьей
любви она ищет?

Другие произведения Годар использует как своеобразный авторский комментарий к тому, что фиксирует объектив его камеры. Он как бы «прикладывает» к своей героине разные образы, чтобы попытаться описать ее саму.

Что отражается в ее глазах, когда она видит на экране мученичество и жертвенность Жанны? Сочувствие, узнавание, трепет?.. Или, пока звучит песня о любви юноши к простой девушке, Нана, тронутая нежностью лирики, слегка улыбается. О чем эта короткая улыбка? О чем прямой взгляд в камеру? Чьей любви она ищет — Годара-автора, или, быть может, нашей — зрителей, что неотрывно глядят на нее.

И всё же, несмотря на важность интертекста, одним словам довериться нельзя. Для Годара взаимодействие языка и изображения в кино является сквозной темой, он ищет перемычки между ними, которые порождали бы нужный ему смысл. Нана же непреклонна: «Чем больше говоришь, тем меньше значат слова», — жалуется она философу.

Годар идет на хитрый прием, тем самым соглашаясь с ней: вводит титры, слова, которые никто не произносит, как в немой картине Дрейера. Слова, у которых появляется шанс, потому что они предъявлены как часть изображения.

Когда героиня и ее возлюбленный говорят друг другу о своих чувствах, мы не слышим слов, видим лишь титры и их повторяющееся объятие.

— Я тебя обожаю
— Я тоже тебя люблю.

Этот прием работает и с Нана: письмо, которое она пишет, чтобы устроиться на работу, — сплошь сухие факты. Удивительная цепочка жестов, когда она ладонью измеряет свой рост, на бумаге превращается лишь в невзрачные цифры. Подлинный интерес взгляда Годара в последовательном выведении букв, их черточках и линиях; в том, как замирает ее рука, как она прикусывает кончик ручки. Во всем этом больше Нана, чем в словах.

Удивительная цепочка жестов, когда она ладонью измеряет свой рост, на бумаге превращается лишь в невзрачные цифры.

Подлинный интерес взгляда Годара в последовательном выведении букв, их черточках и линиях; в том, как замирает ее рука, как она прикусывает кончик ручки. Во всем этом больше Нана, чем в словах.

Ключ к природе Нана — игра

Ключ к природе Нана — игра. Улица, бар и бильярд для нее подобны театральной сцене. Она играет, и, конечно, заигрывает, — кокетливая улыбка очерченных губ, лукавый взгляд кукольных глаз. Расправив плечи, она кружится вокруг бильярдного стола, отдается освобождающему порыву танца и свинга. На улице, изящно держа меж пальцев очередную сигаретку, соблазняет, подмигивает, шутливо вскидывает брови. Её мимика активна, но не настолько, чтобы в лице не угадывалась твёрдость.

Игра для нее значимее тех связей, что следуют после. С мужчинами в комнатах отеля она равнодушна, холодна. Один из самых известных кадров годаровского кинематографа: крупный план лица Нана на плече мужчины. Она безразлично, небрежно затягивается сигаретой, пока тот целует ее шею.

Зритель и фильм — на равных

Закрытость, подчеркнутая задними ракурсами и ракурсами в профиль, присуща Нана и на территории, подразумевающей тотальную доступность. К здешним красоткам может подойти любой. Для Нана все иначе: за маской она вновь ускользнет, сохранит свою свободу, останется независимой. Принадлежать всем = не принадлежать никому.

Дух свободы, возможно, решающий элемент эстетики Nouvelle Vague.

Дух свободы, возможно, решающий элемент эстетики Nouvelle Vague. Вырваться из павильона в документальный город, уйти от студийного звука к записи на площадке, позволить актерам упрямо смотреть в камеру, — и тем самым высвободить и героя, и зрителя. Отвечать взглядом на взгляд, значит давать понять, что ты знаешь, что на тебя смотрят. Разомкнуть киноусловность, сократить дистанцию, обнажить приемы.

Зритель и фильм — на равных. Играть, снимать и жить — по своим правилам.